Комаров Фоат Фагимович

Родился 26 июня 1958 года в городе Альметьевск Татарской АССР.

В 1984 году окончил Казанский государственный университет по специальности "механик", Академию народного хозяйства при Правительстве Российской Федерации (2003 г.).

Служба в учебном полку летного училища.

В 1984 - 1990 гг. - инструктор, первый секретарь Альметьевского горкома ВЛКСМ.

В 1990 - 1991 гг. - заместитель начальника СМУ Альметьевского многоотраслевого акционерного общества, г. Альметьевск.

В 1991 - 1993 гг. - заместитель директора строительного малого предприятия-91, г. Альметьевск.

В 1993 - 1996 гг. - директор ТОО строительного малого предприятия-2000, г. Альметьевск.

В 1996 - 1999 гг. - председатель Совета директоров ОАО "СМП-2000", г. Альметьевск.

В 1999 - 2000 гг. - и.о. главы администрации Альметьевского района и г. Альметьевска Республики Татарстан.

В 1999 г. - заместитель главы администрации Альметьевского района и г. Альметьевска Республики Татарстан.

В 1999 - 2004 гг. - депутат Государственного Совета РТ второго созыва.

В 2000 - 2001 гг. - глава администрации Альметьевского района и г. Альметьевска - председатель Альметьевского объединенного Совета народных депутатов Республики Татарстан.

В 2001 - 2007 гг. - председатель Совета директоров ОАО "СМП-2000", г. Альметьевск.

В 2004 - 2007 гг. - депутат Государственного Совета РТ третьего созыва.

В 2007 - 2011 гг. - депутат Государственной Думы Федерального Собрания РФ от Республики Татарстан.

C 2011 г. - советник генерального директора ОАО "СМП-Нефтегаз"

Награжден почетной грамотой РТ (2002 г.), медалями "В память 1000-летия Казани" (2005 г.), "За доблестный труд" (2008 г.), "В ознаменование добычи трехмиллиардной тонны нефти Татарстана" (2007 г.), медалью ордена "За заслуги перед Отечеством" второй степени (2010 г.).

Женат, воспитывает троих сыновей и двух дочерей.

Рыцарь дорог

Фоат Комаров – совладелец компании «СМП-Нефтегаз», объединяющей в себе неф­тедобычу, дорожное строительство, текстильное производство и ряд других бизнесов.

В 2000-01 гг. занимал пост главы Альметьевска, с 2000 по 2007 г. был депутатом Госсовета РТ, а с 2007 по 2011 г. – депутатом Государственной Думы ФС РФ.

Деньги, вырученные за счёт нефтяного бизнеса, вкладывает в строительство трассы «Алексеевское – Альметьевск». К настоящему моменту в проект вложено уже более 9 миллиардов рублей частных инвестиций.

– Фоат Фагимович, для начала расскажите немного о себе – кем Вы хотели стать в детстве?

По завершении школы хотел поступить в лётное училище – чтобы стать военным лётчиком и осваивать просторы неба. Но в училище меня не приняли по состоянию здоровья. В итоге решил сначала отслужить в армии, и уже потом определиться со своим будущим. По воле случая попал служить в учебный полк летного училища – там и понял, что никакой проблемы в том, что я не буду летчиком, нет – вполне можно оставаться и гражданским человеком. В итоге, после армии поступил в Казанский университет на мехмат, по специальности механика.

– Достаточно резкая смена ориентиров… Ведь для лётчика есть определённый набор фокусов внимания – больший упор на физкультуру, и математика с физикой здесь, наверное, не на первом месте…

Это совершенно не так. Если бы я хотел быть копьеметателем, я бы понимал – мне нужно метать копьё как можно чаще и дальше. А военный пилот работает со сложной техникой и должен в ней разбираться, обладать кругозором, интеллектом, быстро оценивать ситуацию, мгновенно принимать решения. В авиации вообще основной критерий – это скорость принятия решения, там же всё развивается очень стремительно. А скорость принятия решения – это математика, умственные способности человека.

К естественным наукам всегда относился и отношусь до сих пор как к фундаментальным. Я сейчас могу стать юристом, но ни один юрист ещё не стал математиком. История знает философов, мыслителей, которые были естественниками, но это были редкие исключения.

– Почему выбрали именно механику?

Наверное, потому, что чис­тым математиком-теоретиком быть не хотел. Дипломную работу защищал по теме «Определение оптимального режима разработки неоднородного по толщине нефтяного месторождения». Так что теперь, когда мне говорят, что в нефтедобыче я не разбираюсь, отвечаю, что, может быть, особо не понимаю её химический состав, но зато процессы знаю хорошо – что происходит с нефтью под землей, как её извлекать, как на неё воздействовать. Всеобъемлющим быть нельзя, но есть определённая узкая специализация, которая позволяет чувствовать себя комфортно. И я чувствую себя в этой области очень уверенно.

– Эта тематика предполагает работу с достаточно сложными математическими моделями…

Да, конечно. Сейчас гидродинамической матмоделью разработки уже конкретно нашего месторождения занимаются мои друзья. Считаю, что работаем мы достаточно успешно. Раз строим дорогу, значит неф­тянка приносит деньги.

– Хорошо, чем стали заниматься после окончания вуза?

Ещё в процессе учёбы определился, что буду работать с молодёжью – в комсомоле. Чем, собственно, и занялся.

– Почему именно комсомол? Это же, прежде всего, руководство людьми… Совсем другой опыт, очень далёкий от матмоделей.

Руководить людьми начал ещё в армии и уже тогда стал понимать, способствуют мои действия и решения достижению успеха и чувству комфорта у людей или нет. А работая в комсомоле и общаясь с молодёжью, чётко осознал, что принимая решения вместе с ними или даже за них, я способствую дальнейшему развитию этого общества, этой группы или какой-то определённой категории.

Начинал с инструктора, был командиром оперативного комсомольского отряда дружинников, то есть практически милиционером. Работал с хулиганами – возможными и невозможными. Стояла задача, чтобы как можно меньше хулиганов стали уголовниками, не перешагнули зыбкую грань детской шалости и не оказались под юридической ответственностью. Чтобы человек понимал, в какой момент он идёт по лезвию ножа и переступает грань.

– То есть фактически занимались профилактикой и передавали молодёжи собственную картину мира и свои ценности?

Профилактикой, конечно, занимался. Но когда две группировки идут друг на друга, то что я могу в этой ситуации им передать, какую информацию? Просто вставал между ними и говорил: «Вот – я, вот – повязка. Когда пройдёте через меня, получите 191-ю статью – нападение при исполнении служебных обязанностей». Всё!

– И это действовало?

Как правило, да. Люди же в большинстве своём разумны и грань переступать не хотят. Но если попадались пьяные, то бывало, что встречался и с очень агрессивными действиями. И по голове били, и в кулачных боях участвовал. Это же молодёжь – она не может сразу под козырёк брать. Но есть тот факт, что мы, несколько человек, останавливали целые группировки по 50 человек с каждой стороны. Становились между ними – они покричат, пошумят, пар выпустят и разойдутся. Схваток не происходило.

В 90-е, когда шло бурное развитие преступности и уголовщины, меня криминальный мир уже знал. Поэтому когда я говорил – меня слышали. А я понимал, на что способны они.

– Наверное, было понятно, что из комсомола рано или поздно придётся уходить. Как видели своё будущее?

С началом демократии меня на альтернативной основе выбрали первым секретарем. Поработал, но возраст брал своё – вечно молодым оставаться невозможно. Написал заявление об уходе. Тогда я считал, что раз я – Первый секретарь в резерве обкома партии, в резерве ЦК ВЛКСМ, то мне предложат какую-то должность. Но не предложили. Так что ушёл в никуда, став на какое-то время безработным.

Но я понимаю, почему так случилось. В 90-е годы мы вели стратегию на развитие демократии. Мы шли во власть, брали власть в свои руки, чтобы менять ситуацию. В городском совете у нас была большая молодёжная группа – 40 депутатов (другими словами, 40% от общего количества совета). То есть выборы мы выиграли. Я баллотировался на пост председателя Горисполкома, но мне голосов не хватило. Как потом сказал один товарищ: «Так хотелось тебя поддержать, но ты был такой «бешеный» – и мы просто испугались».

– Власть взять не получилось. Остались без работы. Что стали делать дальше?

Походил какое-то время без работы, а потом одна из компаний предложила мне должность геолога. Я согласился, потому что уже надо было начинать работать. Но фактически сразу же мне поступило и другое предложение. Трест «Промстройматериалы» и НГДУ «Альметьевнефть» создавали новое предприятие для решения строительных задач в интересах нефтяников, так называемое «Альметьевское многоотраслевое объединение». Мне сказали: «Можем взять тебя замом руководителя, если готов, конечно». Нужно было работать в новой, только созданной структуре, где нет ничего, кроме дырки от бублика – регистрация только завершилась. Я сказал, что готов, и мы начали работать.

– Получается, Вы на тот момент практического опыта по этому направлению не имели? Было только техническое образование?

Со строительным делом я соприкасался в студенческие годы. Три года был командиром строительного отряда, а один год – главным инженером зонального стройотряда «Альметьевский» на юго-востоке республики. Ежегодно привозил на объекты порядка 30-40 человек. Жили мы в вагончиках, со своим пропитанием. Выполняли строительные объёмы. И документация, и оформление, и заработная плата – всё было как у независимой структуры, которая обеспечивала полный цикл жизнедеятельности. Поэтому строительное дело не было для меня новшеством.

Новое предприятие начиналось с небольшого коллектива – пяти-шести человек. А одной из первых работ была отсыпка щебеночных дорог под нефтепромысловые объекты.

Естественно, что в процессе работы возникают какие-то недоразумения и трения. Случилось так, что меня не устроила оценка выполняемого людьми труда – они давали результат, но их не оценивали по достоинству. Попросил, даже потребовал, чтобы человека оценили так, как он того заслуживает, заплатили ему заработанные деньги. Прислушиваться ко мне не стали. Я сказал, что тогда у компании не будет никакого развития. Если мы не будем людям платить, то они не будут работать. Чтобы от человека получить отдачу, ему нужно что-то дать, нужно достойно заплатить за работу. Иначе никак. На этой почве произошел конфликт, и я уволился.

– Вы просили не за себя. Но понимали ли Вы заранее, что если Вам откажут в просьбе, то из компании придется уйти?

Как-то даже не задумывался об этом. Просто сложилась конфликтная зона. Ситуация, когда настаиваешь на своей позиции, рано или поздно привела бы к этому, и я это прекрасно понимал. Руководитель тоже знал, что если подчиненный настойчиво возражает, то в конце концов это выльется в ещё более весомый конфликт.

Но уходить было не страшно. Буквально после двух-трёх месяцев работы мне стало понятно, что если ты способен работать – то можешь и заработать. Мы ощутили это на себе, когда начинали с совершенно пустого места. Ситуация позволяла: вот лежат деньги – только нагнись и подними их. Но должна быть активность – если ты лентяй и не хочешь нагнуться, то никто, кроме тебя, в этом не виноват.

Сразу же после ухода мы создали новое юридическое лицо. Нас было четыре человека – в учредители пригласил тех же ребят, с которыми работал раньше. Работу мы стали делать ту же, что и до этого, только от рассвета и до заката, без выходных. Никаких проблем с этим не было. Мы зарабатывали колоссальные деньги, практически «мыли золото». Да это и было «золото» – соль родной земли – мы просто перелопачивали её каменистый грунт.

Работу, кончено, приходилось искать, доказывать, что мы сможем её сделать. Помню, как к Нугайбекову, начальнику НГДУ «Елховнефть», пришёл. Говорю: «Дайте работу». Три этажа шёл за ним по пятам. Он не верил, что мы сможем что-то сделать – его подчиненные полгода или даже год мыкались с одной площадкой, но у них ничего так и не получилось. Говорю: «Мы быстро сделаем». В итоге он дал добро: «Ладно, комсомолец, работай».

Мы приехали в субботу. Но нас никто не ждал, а ключей у нас не было, поэтому пришлось вырвать ворота. За два дня площадку отсыпали и ушли. В понедельник вернулся, заварил ворота, извинился, что мы понахальничали, и отрапортовал: «Принимайте площадку». Он был в шоке. Естественно, после этого, когда возникали срочные работы, нас всегда привлекали, потому что знали, что перед работой у нас нет никаких тормозов.

Но во все времена существовала проблема потребления – каждый человек хочет жить хорошо и потреблять всё больше. Между партнёрами возник конфликт. Говорю: «Производство», а они говорят: «Потребление». Говорю: «Трактор, бульдозер, самосвал», а они: «Телевизор, машина, дом». На почве этих разногласий мы разошлись, и я стал основным акционером в новой компании. Теперь мог принимать решения самостоятельно, уже без оглядки на юридических партнеров.

– Принимать ответственные решения в одиночку стало сложнее?

Скорость принятия решений и реакции стала моментальной. Лётчику не с кем посоветоваться, и у него нет времени долго думать, иначе его собьют. Чтобы выжить, он должен принять решение мгновенно. Начало бизнеса – это то же самое, та же самая выживаемость. Если ты неактивен, то тебя обойдут или просто не примут. Пока договоришься с учредителями, пока убедишь их всех… Если кто-то не соглашается, то поперёк воли идти приходится, а это в любом случае уже дискомфорт. А когда решения принимаю я сам, то и за успех, и за проигрыш ответственность несу тоже сам.

– Тогда как режим демократии, к которому Вы стремились, и способность быстро принимать решения увязываются между собой? Демократия предполагает учёт чужих мнений, а для этого их надо, по крайней мере, выслушать.

Да запросто – когда слушаю, у меня есть время переработать информацию. Скорость такова: пока вы говорите – я обрабатываю информацию и уже готовлю ответ.

В армии с 18 лет водил роту – 180 человек. В студенчестве был замсекретаря комитета (а на курсе училось 175 человек) и председателем студсовета в общежитии, где жили 800 человек, в том числе иностранцы. И знал, кого все они из себя представляют – как живут, чем дышат и чего хотят. Сегодня, я, может быть, уже оторван от некоторых бытовых ситуаций, но мне это и не нужно. Я веду работу на стратегическом уровне.

– А производственные нюансы?

Для производственных ситуаций есть специалисты, которые и принимают решения. Говорю: «Ребята, есть задача – дойти до той точки. И жду вас там через три дня». А как они туда придут – это их дело. Подводник пройдет под водой, моряк идет по воде, тоннельщик тоннель прорубит, а кто летает – по воздуху прилетит. Есть разные способы дойти до цели, специалисты должны понять, какой из них лучше подойдет для данной ситуации. Невыполнимых задач не ставлю.

– Если Ваши подчиненные с чем-то не согласны, Вы допускаете, чтобы они это высказывали?

Конечно. Но если ты убеждён в своей правоте, то докажи это. Цифры, расчёты, выкладки. Могу сказать: «Распишись, что ты уверен в своей правоте». Он говорит: «Распишусь». Я: «Что у тебя есть?». Он: «Машина есть». «Хорошо. Ставь свою машину в заклад. Я рискую потерять, например, 10 миллионов, а машина стоит тысяч 200. Ставлю 10 миллионов против 200 тысяч – бери ответственность, делай».

Некоторые – делают, но большинство отказывается сразу. Рисковать чужими деньгами легко, а брать ответственность и рисковать собственными – гораздо сложнее.

Но, например, когда я рекомендую кому-нибудь человека, то всегда говорю, что если он ошибётся, нанесёт ущерб, то ущерб компенсирую.

– Были ситуации, когда Вы ошибались?

Конечно, любому человеку свойственно ошибаться. Я считаю, что в природе существует определённый баланс – и если есть плюс, то должен быть и минус.

– А на чьих ошибках Вы больше учитесь – на своих или на чужих?

Ни один человек не учится на чужих ошибках. Все видят, знают, понимают, но продолжают их совершать. Если бы мы всегда учились на ошибках предыдущих поколений, то стали бы уже сверхсовершенными. Но сегодня каждый ребёнок, как и первобытный человек, начинает понимать опасность огня лишь когда прикасается к нему и обжигает руку.

– Есть два типа задач – короткие и долгие. Какими Вы в первую очередь занимаетесь?

В основном долгими, короткие мне не интересны. Но начинал, конечно, с коротких – пришёл, сделал, получил деньги. Но если всегда жить в такой логике, то перспективы не будет.

Нужно понимать, что любое предприятие, которое в короткий промежуток даёт прибыль, не будет существовать бесконечно. Зарабатывать хотят все, поэтому на этом рынке появляются новые игроки. Теперь большой прибыли уже не получишь, а в худшем случае тебя вообще вытолкают с рынка.

– В какой момент и почему стали увеличивать горизонт собственных задач?

Пожалуй, с щебёночной дороги. Экскаватор, бульдозер и самосвал – три элемента, которые позволяли мне зарабатывать очень много денег. В 96-м году было получено уже 9 миллионов долларов прибыли. Казалось бы, эйфория, но ничего подобного. Я четко понимал, что сыпать щебёнку бесперспективно – нужно покупать асфальтоукладчик, катки, асфальтовые заводы и начинать делать настоящую дорогу.

Это сейчас к скважинам мы стали подъезжать на легковых машинах. А раньше тракторами тащили КрАЗы – всё вязло. Не говорю, что все работают в тапочках, но комфорт всё же определённый появился – люди не тонут в грязи, в болоте, не рвут тросы и не надрываются сами. Начальник НГДУ стал ездить по своим скважинам на «Волге», а не на «УАЗике», как раньше.

– Способность действовать «в долгую» – это готовность чем-то жертвовать в настоящем. Откуда эта готовность появилась у Вас? Воспитание родителей или, может быть, такие взгляды сформировались под влиянием университета, комсомола?

Не знаю. Как могу объяснить свои действия и сказать, откуда приходят мысли? Я понимаю: гончар делает горшки, кузнец кует, а землекоп копает… Но это ремесленники, люди физического труда. А люди интеллектуального труда зарабатывают по-другому. Поэтому, когда меня спрашивают: «Где взял деньги?», говорю: «Бог дал».

– Но ведь у каждого человека есть определённый опыт за плечами – причём не только свой, но и его родных, коллег?

Дело не в этом. Великий математик Галуа, например, погиб в 20 лет, но столько успел сделать… Или Тукай, ушедший из жизни в 27 лет. Другая ситуация: мне довелось послушать Байбакова, который при Сталине был наркомом нефтяной промышленности, а потом – председателем Госплана СССР. Так он и в 90 с лишним лет такую ясность ума сохранял! Или Сергей Михалков – точно такой же пример. А я иногда не могу вспомнить, в каком классе учится мой ребенок. Поэтому я думаю, что это информационное поле вне нашего понимания.

– С каким горизонтом событий работаете сейчас?

Основное стратегическое направление сейчас – это дорога «Европа – Западный Китай». Но его горизонт установлен не мной – он обозначен в государственных документах на 2018-й и 2030-й годы. Но есть и другие вещи, которые на данный момент перспективны, например, чулочно-носочная фабрика. За неё отвечаю, контролирую и иногда вмешиваюсь в деятельность.

– А почему Вы начали строить эту дорогу? И как вообще появилась эта тема?

В дорожном строительстве накопил неплохой опыт. Как уже говорил, всё начиналось с простых щебёночных дорог. Потом перешёл на асфальт: асфальтоукладчики, асфальтовые заводы и дороги местного значения. Ну и в какой-то момент задался вопросом: «А почему не могу строить дорог первой категории, хороших, высокоскоростных?» У меня 1300 единиц техники, есть прибыль от нефти, а госзаказ получить не могу – не дают. Я столько воевал, ругался, просил, требовал, доказывал, показывал. И вы думаете, мне кто-то дал работу? Нет! Что должен был делать? – коленки стирать, взятки носить – зачем мне это нужно? У меня техника есть, Бог дал нефть. И тогда спокойно стал строить дороги сам. Я никому не мешаю, и мне никто не мешает. У меня полное равновесие и душевный комфорт. С удовольствием иду на работу и с удовольствием возвращаюсь домой, потому что есть ощущение, что я что-то сделал.

Если ехать на машине по Чистопольской трассе, то между Березово и Борискиным вы заметите пятикилометровый отрезок идеально ровной дороги. Он резко отличается от остального пути, поскольку на нём совершенно нет колейности. Причем меня заставили открыть эту дорогу с нижним слоем, и деньги заплатили только через 2 года.

Когда работал в Государственной Думе, то там постоянно кто-то кричал, что дороги строить невозможно, воруют. Но я говорил: «Вот же, строится! Приезжайте, смотрите, щупайте. Проверьте себестоимость, цены. Вот мосты строятся, вот водопропускники, коммуникации – вот газопровод магистральный переустраивается». В этом мире всё можно реализовать – вопрос цены и времени. Но для человечес­кой мысли и для человеческого действия преград нет. А все попытки дискредитировать ситуацию, значит, просто кому-то выгодны.

– Дорога первой категории – это цель, которую можно реализовывать разными способами. Вы же выбрали самый тяжелый и рискованный, вписавшись в создание участка транснационального транспортного коридора.

Не соглашусь. Проект непонятен в восприятии окружающего информационного поля, потому что целиком эта дорога называется «Европа – Западный Китай». Но для меня основной интерес представляет участок «Алексеевское – Альметьевск». Это дорога, по которой я и мои дети сможем безопасно ездить в Казань. В этом смысле совершенно неважно, что она является частью какого-то более высокого замысла.

Проехать от Альметьевска до Казани всегда было проблемой. Строится объездная дорога, но вот уже 40 лет её не могут закончить. Это сложно объяснить. Разве Альметьевск дает бюджету мало денег? А чем виноваты альметьевцы, что у них нет объездной дороги? Какой у них грех?

На каждом километре Чистопольской трассы лежат венки – каждые пять лет один покойник. Есть участки, на которых ежегодно на каждом километре появляется новый труп. В 2004 году в аварии погибли 8 человек, из которых 4 человека – бригада электриков нашей компании. У всех них остались дети, жёны, друзья, родственники. Чужая боль не всегда понятна, но ведь это может случиться с каждым. Где гарантия, что мой ребенок не окажется там? По теории вероятности и математической статистике это возможно. Поэтому, если есть возможность избежать трагедии – надо избегать.

– Вы, вроде бы, говорите про себя, но из очень широкой рамки. Т.е. Вашим интересом была трасса от Альметьевска до Казани, а уж в какой проект встроиться – второстепенный вопрос. Не было бы этого транспортного коридора, вписались бы в другой проект?

Да. Искал способ, и он был на поверхности. Все говорили: «Восток – Запад, Юг – Север». Но, взяв стратегию развития транспорта Российской Федерации до 2030 года, увидел, что все стратегические дороги обходили Татарстан стороной. Я пошел к Президенту М.Ш.Шаймиеву и сказал: «Если сегодня не принять решения, то все дороги пройдут мимо Татарстана. Надо писать письма главам регионов, чтобы дорогу из Китая по российской территории мы протянули через республику Татарстан».

– Дорога каждый день дешевеет, но если она начинает обеспечивать большой автомобилепоток, то растёт стои­мость земли вокруг неё. И тогда вопрос в том, что не вложения в дорогу должны приносить основной денежный эффект, а земля вокруг?

На перспективу, по большому счёту, да. Одним из условий того, что я буду вкладывать свои средства в дорогу, был отвод земли. И благодаря Минтимеру Шариповичу и Рустаму Нургалиевичу он был предос­тавлен – сначала полоса шириной 200, а потом и 500 метров. Но эта земля была необходима не для того, чтобы вести строительство около дороги, а чтобы строить саму дорогу. Если земля находится в собственности, под контролем, то я уверен, что меня оттуда не вытолкают в любой момент.

– Но в дальнейшем Вы всё-таки планируете развивать деятельность вокруг этой дороги?

Нет, мне это не интересно.

– А что же тогда будет с этой землей потом?

Откуда могу знать? Лично мне в конечном итоге и двух квадратных метров хватит. Но хотелось бы, чтобы эти два метра как можно дольше сохранились за тобой. Чтобы люди проходили, смотрели – тебя три века назад закопали, а могилка всё ещё сохранилась.

Так что зачем думать, что будет с землёй вокруг дороги? Сегодня она нужна, чтобы кровь не пили. Чтобы каждый сосед не приходил с претензиями: «тут твой трактор проехал», «тут гусеница зацепила», «тут ты мою трубу переехал»... Есть коридор 500 метров, в котором я спокойно работаю. Трактора чернозем передвигают, лесные насаждения делаем, развязки, мосты, путепроводы. Просто работаю в этой комфортной зоне.

А дальше – дай Бог, чтобы там инфраструктура развивалась, чтобы мои внуки пользовались этой землей, чтобы «купоны стригли». Но где гарантия, что это будет? В третьем поколении более 90% семейных компаний исчезает, а четвертое переживают вообще единицы. Буквально несколько лет назад в Японии то ли обанкротилось, то ли просто было ликвидировано старейшее предприятие мира с тысячелетней историей. Строители храмов, семейная компания. Тысячу лет она существовала, тысячу лет строила храмы. И всё равно, тот же печальный итог – семейного бизнеса больше нет. Так что нельзя говорить, что семейный бизнес наиболее устойчив.

– Вы говорите, что строите дорогу для своих детей, для гарантии их безопасных поездок. Но когда реализуют подобные проекты, обычно подчеркивают их социально-экономическую значимость. А если говоришь, что делаешь для себя, то на это ведь остальные уже несколько по-другому смотрят…

Рассказываю из своего опыта. На самом деле не всё так однозначно, как вы говорите. Покажу это на другом своём проекте – школе, которую я построил. Это школа «Менеджер» – хорошая частная школа со своими стандартами. В классе учится 15 детей, к каждому из которых индивидуальное отношение. У учителей – двойная зарплата, им доплачивают. Так дети там директора обнимают, чуть ли не мамой называют. Там комфорт­но, чувствуется защищённость и тёплые взаимоотношения. А сам я учился в школе, в которой было 1000 детей. Там никто друг друга не знал, кругом стоял шум и гам, туалеты были исписаны, всё разгромлено.

Когда меня спрашивали, зачем построил школу, то сначала говорил: «Хорошая же школа, дети учатся, получают воспитание. Как образец, чтоб другие тоже приняли». Но реакция на это всегда была одной: «Ты что, рехнулся что ли?». Никто не понимал.

Но когда стал говорить, что построил школу для своих детей, а так как мест там много, то дал возможность учиться и другим, то отношение резко изменилось. То есть, когда объяснял, что это для людей – люди не понимали. Когда сказал, что это для своих детей – всем всё сразу стало понятно. Только они не знают, что ещё я построил новое здание в родной школе, отремонтировал школу в деревне матери, другие школы переоборудовал в Нижнекамском и Заинском районе. А сейчас и сын у меня занимается строительством новой школы в одной деревне Альметьевского района.

А ещё когда дом строил, то на пиломатериалы валил лес. А сейчас лес сажаю, и люди тоже не могут понять, зачем это делаю.

А вообще я нормальный, амбициозный человек, и почему должен стесняться своих достижений? Но я не ставлю во главу угла то, что мне нужно постоянно пиариться, каждый день приг­лашать журналистов, фотографироваться, печататься на обложке и говорить, что строю дороги. Многие и так это знают. Придёт время и, возможно, все будут говорить, что это сделал я, а может быть, и наоборот – просто забудут и уже не будут никогда вспоминать.

– У большинства обеспеченных людей логика несколько иная – огородить свой коттедж, и уж если что-то делать, то внутри него, за высоким забором, и на эту территорию никого другого не допускать…

А Вы покажите мне богатых людей, которые огородились и при этом остались счастливы.

– А сами-то Вы счастливы?

Конечно. Есть проблемы, но и я, и мои дети ходим по обычным улицам, и у нас никогда не было охранников. Мои дети живут в обществе, а если вокруг нищие, голодные, обез­доленные, то как они могут быть счастливы? Это же абсолютно нереально. Допустим, построю дом, вокруг посажу лес, сделаю пруд – и всё для себя. Туда вхожу – и оказываюсь в раю. Но ведь за пределы территории тоже выходить надо – в замкнутом мире жить невозможно.

Когда говорят, что у людей разное восприятие мира, и кто-то хочет сохранить деньги, возникает вопрос, почему люди, которые вложили деньги на Кипре, не сохранили их? Они же были уверены в западных ценностях, западных стандартах, западной надежности. Завтра в других оффшорах деньги тоже исчезнут. Все оффшоры будут уничтожены. Там сконцентрирован капитал в 50 триллионов настоящих живых денег, которые могут моментально войти в экономику. Просто их ликвидируют, как на Кипре. Попробовали – получилось. Проблем же нет. Киприоты ведь от этого не умерли, восстаний не устроили, власть не сменили. Интервенция что ли пошла? Никто ничего не сделал. Ворованные, хитрые деньги, выведенные из-под налогообложения государства, просто сгорели.

– Скажите, а в чём Ваш драйв?

В том, что у меня получается. Работаю, и у меня есть результат. Можете взять вертолет, слетать и посмотреть. Когда Левитин пролетел над этой дорогой – он был просто ошарашен, в каком хорошем состоянии она поддерживается и строится.

– В перспективе появятся какие-нибудь новые направления деятельности?

Нового ничего не будет – это 100%. На это нет ресурсов. Не могу разорваться. Есть чулочно-носочная фабрика, и она будет развиваться. Есть сельское хозяйство – оно никому не нужно, но не могу же его бросить. Это 20 000 гектаров земли и дело, которое кормит две сотни человек. Я готов продать и земли, и бычков, и фабрику, но их никто не покупает. Нефтяное месторождение продаю – не берут даже его. Потому что все хотят получить за бесценок.

Но я не чувствую какого-то дискомфорта. Будь у меня миллиард долларов, то с его помощью завершил бы дорогу, и она была бы частная. Закон это позволяет. Но чётко понимаю, что у меня никогда не будет этого миллиарда, а значит, и собственной дороги. Поэтому когда-нибудь придёт время, и государство заберёт дорогу себе, как и землю, которая под ней и вокруг. Вынесут постановление и скажут: «Отдай». Подпишешь – и ничего тут не поделаешь. Поэтому зачем мне об этом лишний раз думать, напрягать мысли, фантазии, переживать? Единственное, на что могу претендовать – на управление этой дорогой в будущем.

– Что оставите своим детям?

Конечно, хочу, чтобы мои дети продолжили моё дело. Но где гарантия, что это будет? И почему дети должны быть заложниками моих идей и моей цели? Они должны быть свободны в своих действиях.

Например, мой старший сын – чиновник. Не стал его заставлять работать у себя. Ему нравится общаться с людьми, быть в гуще событий. Он такой же, каким был я, только уже из современной молодой гвардии. Он ликвидировал игровые салоны и наркопритоны, по ночам ходил с милицией в рейды. Сейчас в администрации работает. И что? Я должен ему сказать: «Давай, сынок, бросай своё дело – ты тут сейчас должен изучать процессы для того, чтобы семейный бизнес вести»? Так что ли?

– А чего тогда ожидаете от внуков?

Постараюсь, чтобы они были работоспособны, чтобы у них в жизни был интерес, смысл.

– За счёт чего?

Только собственным примером. Если кого-нибудь спрашиваешь: «Ты когда в лес с семьёй гулять ходишь, то куда мусор деваешь?» и получаешь ответ: «Под куст бросаю», то понятно, что и ребёнок под куст бросать будет. Ты можешь ему читать, рассказывать, что на самом деле нужно делать с мусором, ему это же будут объяснять в школе. Но этот ребенок всё равно будет бросать мусор под куст.

А если ты сам всё собираешь в пакет, складываешь в багажник, то и твой ребёнок сделает точно так же. Дети пов­торяют то, что делают папа и мама. Нравится нам это или нет, но мы во многом копии своих родителей.

– Сегодня Вы ещё продолжаете чему-нибудь учиться?

Конечно. Непрерывно мониторю ситуацию, читаю. Всю информацию, которая попадает на стол, я стараюсь просматривать максимально внимательно.

– Кем Вы видите себя через 10 лет?

Какой я был, такой и останусь. Что может измениться за 10 лет? Всегда буду сыт и обут – в этом проблемы нет. Наверное, через 10 лет потребности будут уменьшаться, и я смогу медленно избавляться от имущества. Может быть, буду ходить в стоптанных валенках или протёртых калошах – но какая разница? Через 10 лет мне будет уже 65. Разве человек в этом возрасте должен быть как горный козел, который скачет по отвесным скалам? Да никогда в жизни. Прекрасно понимаю, что буду уже достаточно стар, у меня начнут стыть, мёрзнуть ноги, поэтому даже валенки себе купил – тёплые, хорошие. Телогрейка тоже есть и шапка-ушанка. Буду сидеть весной на завалинке в валенках, в шубе и греться под солнечными лучами.

erazvitie.org

Фотографии из архива «СМП-Нефтегаз». Благодарим за помощь в подготовке материала Светлану Чайковскую.